«Приподнявшись на кровати, он подошёл к окну»,
каллиграфически вывел Михаил Николаевич на второй страничке толстой тетради. Первую он оставил чистой - для названия будущего патриотического произведения, которое ещё предстояло придумать. Побарабанил карандашом по пухлым губам. «А недурно и совсем несложно!», подумалось ему.
За годы своей службы Михаил Николаевич передумал многое. Он быстро заметил огромную пропасть, отделявшую весь убогий мир серых маленьких человечков от его особого, тонко организованного душевного мира. Первую половину жизни Михаил Николаевич страшно злился, что эти простые и незатейливые люди быстро обходят его в карьере. Даже будучи биты судьбой и пойманы на незамысловатом армейском воровстве, легко отделываются и идут в гору уже в бизнесе или чиновничестве. А то и в армии же - на повышение… И лишь он, за всю службу не укравший скрепки из штаба, остановился на пенсии в шаге от полковника, в унизительном чине подполковника. Заранее купленная папаха давно пылилась на верхней полке платяного шкафа.
Зато теперь, освобождённый от рутинных обязанностей «зампотыла» маленького западного батальона технического обеспечения, он понял всю глубину и сокровенный смысл всех своих моральных терзаний. Кто ещё, как не он, должен переложить на бумагу соображения и помыслы, размышления и самое главное – выводы и результаты соображений и помыслов, а так же и размышлений. Без разжёванных выводов этот титанический труд будет напрасен, а смысл недоступен унылому обывателю. Михаил Николаевич скорбно усмехнулся: понятно - он идеалист, если думает, что миллионы читателей, прочтя его книгу, ужаснутся пустоте и животной никчёмности своего жалкого существования. Но, безусловно, найдутся возвышенные из общей массы единицы, которые почувствуют глубину и силу мысли, уловят дуновение истины. Эти плакать будут и проклинать напрасно прожитые годы! Кто-то, пожалуй, и в монастырь уйдёт… Да запросто! И, конечно уж, найдутся люди, которые зададут вопрос – от чего же такой Человек в нашей армии до полковника не дослужился?
Михаил Николаевич снисходительно улыбнулся будущей славе и ещё раз перечитал: «Приподнявшись на кровати, он подошёл к окну…»
Чтобы не спугнуть своей мудростью глупого читателя, Михаил Николаевич придумал такую штуку: написать как бы мемуары, но опосредованно, спрятав и разбросав крупицы мысли по страницам высокохудожественного сочинения. Романа, если угодно. Конечно – патриотического, про войну, про сильных людей, про победу над врагом и собственными слабостями. Главного героя убивают на фронте, но сначала не насмерть – потому что он должен вернуться на передовую. В лазарете он встретит свою любовь-санитарку Любу или, например, Клаву, и должен будет отказаться от неё. Военное время – не для любви. В конце все погибнут, а враг будет разбит. Даже странно, что идея такого романа никому не приходила в голову. Но Михаил Николаевич привык к ситуациям, когда очевидные ему вещи таились от окружающих.
«Приподнявшись на кровати, он подошёл к окну…», ещё раз перечёл Михаил Николаевич и мудро прищурился. Вот здесь бы добавить жалости читателя к раненому Герою романа, чтобы с первых строк, так сказать, сразу за душу! Ведь это он, Герой, приподнялся на больничной кровати и, страдая от невыносимой боли, подошёл к окну. Что там, за окном? Ясно, что безлунная ночь, и не на что смотреть. Морозная такая ночь… с дождём. И мокрые ветки сирени в цвету? Девушки в сарафанах нюхают эту сирень, а ему, Герою, доктор не разрешает на улицу…
«Тьфу-ты!», расстроился Михаил Николаевич. Сколько всяких образов!.. Какая-нибудь бездарность еле придумает один убогий, и уж пишет сразу, без сомнений! А человеку с талантом есть из чего выбирать…
Михаилу Николаевичу было особенно тяжело в написании именно военно-патриотического романа, поскольку сам за всю карьеру, единственный из офицеров части, не был ни в одной серьёзной командировке, ни на одной войне. Он и в больнице за всю жизнь ни разу не лежал. «Здоровье-то у меня богатырское!», пришло на ум подполковнику.
Хотя был один случай! Как это он сразу-то не вспомнил? Всё же там было – больничные стены, медсёстры, процедуры! А началось всё с присвоения звания майора, в 45 лет. Семья организовала банкет на даче, родственников каких-то жениных понаехало, несколько сослуживцев, комбат с супругой пришёл… И вот внука (просто удивительно, как быстро в военных гарнизонах появляются внуки) поставили на табурет, для чтения стишков по случаю… Дед, ну он то есть лично, с комбатом в креслах на первом ряду, а позади уж все остальные. Пошикали все друг на друга, внук откашлялся в кулак и звонко прокричал: «Миша, Мишенька, Медведь! Научи меня пердеть!» Михаил Николаевич в жизни так не краснел, но все страшно смеялись. А комбат так и вовсе съехал из кресла в траву. Весь вечер большая часть тостов и шуток досталась не новым погонам, а обыгрыванию старых детских считалок и дразнилок. Перепуганная тёща клялась на следующий день, что они с внуком готовили совершенно другой стишок, её собственного сочинения, и даже читала его, нескладный, но действительно совсем не смешной. И тёща собственными глазами видела, как внука угощал конфетами прапорщик Подобуев, известный батальонный негодяй и баламут. Что, конечно, всё объясняло…
И вот вечером этого самого следующего дня, когда отошедший от конфуза новоиспечённый майор уже поверил, что всё случившееся лишь безобидный дружеский розыгрыш, к нему подошла жена.
«А ведь и правда, Миш, показаться бы тебе доктору, а?»
«Зачем это?» искренне удивился Михаил Николаевич.
«Да уж больно много ты пукаешь в последнее время… Да с таким запахом!»
«В здоровом теле – здоровый дух!» Назидательно произнёс Михаил Николаевич. Сам он не ощущал никакой проблемы, хотя действительно ради шутки мог пукнуть в любой момент. Когда внук тянул за палец, или когда заходил в крохотную, без единого окна коптёрку прапорщика Подобуева. Но это же юмор, а не болезнь какая-то!
Жена тёплыми мягкими губами нашептала ему в ухо всяких бабьих глупостей вперемешку с опасениями за здоровье любимого мужа. И Михаил Николаевич растаял, согласился пройти обследование желудочно-кишечного тракта. Тем более, что ему давно было досадно, что у всех его знакомых есть какая-нибудь болячка, о которой можно с пренебрежением сказать в компании. А тут уж и он сможет ляпнуть что-нибудь про шунтирование, карторгафию и мимикрию… Или что там у этих врачей?
И вот он в санатории. Благо, ни платить, ни ехать никуда не пришлось: комбат кому-то позвонил и всё устроил в соседнем городке, в санатории военно-морского флота.
«Прям, Николаич, подъедешь в лечебный корпус, скажешь там – от такого-то… И что тебе надо, колоноскопию там, или что… Они сейчас на ремонте, клиентов нет, а докторов командование не распустило, так что обслужат как короля, по высшему разряду!»
Термин «колоноскопия» запал в душу Михаила Николаевича. Во-первых, комбат плохого не посоветует. А во-вторых, само слово показалось уж больно интригующим. Не какой-нибудь «градусник» или «аспирин»!
Классический врач, в толстых непрозрачных очках принял Михаила Николаевича вежливо. Не стал спорить с просьбой о колоноскопии – видно, ему позвонил тот, кто надо. Спросил, завтракал ли Михаил Николаевич, и, когда тот ответил, что даже и не ужинал от волнения (немного мяса с картошкой – разве это ужин?), назначил процедуру на сегодня же.
«Вы, говорит, идите в процедурный кабинет, Валя там всё устроит».
Процедурный кабинет Михаил Николаевич нашёл с трудом. Бродя по ободранным коридорам лечебного корпуса, в котором уже начался ремонт, он встречал лишь чумазых малярш и штукатурщиц, которые сами не знали - где они и куда идут. Со всех дверей сняли таблички, и лишь в самом конце какого-то из аппендиксов сложного здания Михаил Николаевич увидел банкетку с одинокой старушкой.
«Вы в процедурный кабинет, матушка?» осведомился майор.
«Да, сынок. Сестра уж пришла, сейчас принимать начнёт. Сегодня Валя принимает, руки у неё золотые! Тебе, сынок, что назначили?»
Михаил Николаевич сел на краешек банкетки, взглянул в коридорную даль и безразличным голосом произнёс: «Колоноскопию».
Бабушка уважительно глянула на военного и вздохнула: «Я тоже просила, ух как просила! Да врач злой такой – не положено, говорит, в твоём возрасте! Опасно очень!»
Михаил Николаевич снисходительно взглянул на старушонку и почувствовал, как гордость разливается у него по сердцу. Об опасной процедуре вдвойне приятно рассказать в компании при случае!
К ним робко подошла молодая женщина лет тридцати. «Вы в процедурную?»
Михаил Николаевич на правах завсегдатая похлопал по банкетке рядом с собой: «Присаживайтесь!»
Тут старушку пригласили в кабинет, а Михаил Николаевич наскоро рассказал своей новой знакомой Наденьке, как замучили его старые боевые ранения. Вот, до полковника практически дослужился, а от командировок не отвертишься. Скажет Родина - надо, и солдат ответит - есть! Наденька заворожено слушала старого вояку, а тот как-то выпрямился на банкетке, поджал одну ногу под себя, вторую выставил вперёд, взгляд затуманился от воспоминаний. Орёл, как есть орёл! В очередь подошли ещё люди, а старушка вышла. И, сопровождаемый восторженными взглядами очередников, Михаил Николаевич бесстрашно скрылся в кабинете.
Кабинет тоже был подготовлен к ремонту, а может – и просто временно переехал сюда. Он оказался почти пустой – стол у окна, высокая кушетка посередине, стеклянный шкаф и белая ширма в углу.
«Разрешите?», майор вошёл в милитаристический раж.
«Здравствуйте, здравствуйте!» приветливо улыбнулась медсестра Валя. «Проходите за ширму, раздевайтесь догола, одевайте вот это», и протянула что-то белое и крахмальное, сложенное, как простыня.
«Есть, раздеваться догола!» решительно хохотнул в ответ Михаил Николаевич. За ширмой у него возникли некоторые затруднения с халатом. Он сильно не сходился на животе, а вместо пуговиц у одёжки оказались лишь какие-то завязочки под самым горлом. Михаил Николаевич подумал было прикрыть срам ладошкой, но махнул рукой – она же врач, всякого насмотрелась. Расправив плечи и глубоко вдохнув, он вышел из-за ширмы.
Бросил взгляд на кушетку, восхитился: «Ух, какая у вас капельница!»
«Ну не то, чтобы капельница… Ложитесь-ка на бочок» ровным голосом скомандовала сестра и взглянула на Михаил Николаевича. «Что же Вы, дружок, халат задом наперёд одели? Огурец ваш нам сегодня совсем не пригодится.»
Майор покраснел и вскарабкался на кушетку. Тут же почувствовал сильные руки на своих ягодицах и что-то скользкое в самом неподобающем для боевого офицера месте. «Тихо, дружок, расслабьтесь», ободряюще похлопала его Валентина. И притихший Михаил Николаевич покорно расслабился.
Наконец Валя громким голосом объявила «Вот и всё! А Вы боялись!»
«Ничего я не боялся», прошипел скрючившимся организмом Михаил Николаевич. «Куда мне теперь?», осторожно спуская ноги на пол и подобрав в правую руку халат, нетерпеливо спросил он, тревожно выискивая «куда» глазами.
«А вот сейчас из кабинета выйдите, второй поворот направо. Тут осторожнее, приступочка! А там уж до конца и слева дверь будет!»
«Да Вы шутите, что ли?» Михаил Николаевич был уверен, что по левой ноге течёт что-то немыслимое.
Валя огрызнулась виновато: «Ремонт же, видите? Не тратили бы время-то…»
И Михаил Николаевич, степенный майор сорока пяти лет, не стал тратить время на споры. Мимо Наденьки, мимо других очередников, мимо малярш и штукатурш бежал он, неся перед собой скомканный халат, отсчитывая повороты и приступки. До сего дня неизвестно, нашёл ли он нужную дверь. Но по левую руку вдруг случилась полуоткрытая дверца, подпёртая ведром с водой. К этому спасительному ведру и ринулся Михаил Николаевич, вытянув вперёд руки и выпучив глаза. Перевернул его с разбегу, «Да коли вас тут, черт вас всех!», бессвязно ругался Михаил Николаевич, гоняясь на корточках по образовавшейся луже за катящимся жестяным ведром. Опустевшая жестянка вполне устраивала страдальца. Раза два он пнул ускользающее ведро ногой, негнущиеся пальцы никак не могли ухватить добычу. Наконец он зафиксировал и оседлал посудину, с невероятным облегчением подняв полные слёз глаза вверх. Напротив стояли, прижавшись спинами к стене, двое чернорабочих с мастерком и правилом в руках.
«Ман намедонистам, ки девона истодааст»* не поворачивая головы, сказал один из них.
«Что?» одними губами переспросил майор.
«Ничего-ничего! Какай на здаровье!.. Ми в раствор закладём – крепче будет!»
«Какай – ничего!» закивал головой второй.
Бледной тенью крался обратно в процедурный кабинет обнажённый майор вдоль оголённых и растрескавшихся в ожидании штукатурки стен, намотав на правую руку потерявшую белизну хламиду. А навстречу ему неслась мелкими шагами Наденька, выпучив от ужаса глаза и прикрыв ладошкой рот. Чёрт его знает, отчего женщины всегда рот прикрывают? Даже в такой, казалось бы, ситуации…
Флегматично миновав увеличившуюся и офигевшую от его вида очередь, Михаил Николаевич вошёл в кабинет и, не обращая внимания на сестру Валю и какого-то пациента, начал медленно одеваться. Валя подошла к нему и стала объяснять, что теперь ему на второй этаж, где его уже ждут на процедуру. Михаил Николаевич косо усмехнулся – «На какую ещё процедуру?»
«Ну как же, вот у меня записано, что вы на колоноскопию?»
«А это вот, сейчас… Не она была?!»
«Да нет, что Вы, смешной какой! Это я Вас подготовила, организм очистила. А теперь Вам зонд введут, с видеокамерой, и исследуют толстую кишку изнутри.»
Майор кивнул и вышел. Как-то он очутился на улице, где пели птицы и дул приятный ветерок. Представил себе: за очередной бутылкой прапорщик Подобуев опять начнёт рассказывать, как из него достали пулю здесь, а после следующей командировки – осколок там. А он, майор, пренебрежительно скажет: «А мне в задницу кинокамерой на днях лазили». Стряхнул наваждение и поехал домой, не заходя на второй этаж лечебного корпуса.
«Миша, иди чай кушать!» неожиданно ворвался в воспоминания звонкий крик жены.
Михаил Николаевич перечитал написанное: «Приподнявшись на кровати, он подошёл к окну». Вздохнул, и поставил точку после «к окну». Нельзя же сочинить целый военный роман за одно утро. Тем более, человеку с его багажом воспоминаний.
*Я не знал, что здесь сумасшедших держат (тадж.)
